Название: Вкус. (Taste)
Автор: stardust_made.
Персонажи: Шерлок, Джон.
Рейтинг: PG.
Оригинал: здесь
Перевод: sKarEd
Бета/ Гамма: stardust_made.
Разрешение на перевод: получено.
Примечания: Пятый из цикла Senses. Touch, Smell, Sight Sound
читать дальше
Он болен. Он помнит, что кто-то сказал ему, что он болен. Ему нужно сосредоточиться на этом знании. Это объясняет множество вещей, а вещи, у которых есть объяснение, не так сильно пугают. Его брат, тот, который тогда из них двоих был выше и стройнее – всегда так говорил .
***
Слишком жарко, слишком громко, слишком сухо, слишком много. Его то и дело выворачивает наизнанку и обратно, совсем как те игрушки на пальцы, которые вязала его няня. Движения пальцев, будто сделанных из мягкой резины, блеск скрещивающихся спиц, протыкающих маленькую вязаную фигурку как куклу вуду, переворачивающих, протыкающих снова: поворот, укол, поворот, укол… А она улыбается ему, даже не глядя на бескровную жертву в руках. Regardes, mon petit, encore une poupée, viens *—
Он думал, что давно удалил эту информацию, видно это какая-то ошибка в мозгу: случайные кусочки воспоминаний сливаются в единый поток, быстрый и путаный. От этого болит голова. А у меня все еще есть голова? – думает он, потому что видит себя прямо здесь, совсем без головы. Это неверно, ибо что он такое, как не голова? Потом он видит только ее: она лежит на каминной полке, и это тоже неверно, откуда здесь камин? (Кто-то говорит: Здесь нет камина. Шшш. Тише. Ты бредишь. )
Голова на полке похожа на его собственную, но у нее длинные, тонкие и совершенно седые волосы. Они становятся все длиннее и тоньше, кожа высыхает, словно пергамент и отваливается кусками, обнажая быстро гниющую плоть, которая исчезает, пятнами открывая похожий на скорлупку череп. Он не способен отвести от него глаз. Он наблюдает за лохмотьями кожи, плавающими в воздухе: квадратные кусочки эпидермиса с зашифрованными на них данными – скоростью роста клеток, возрастом, пигментацией, скоростью разложения. Он может видеть все это. Потом голова открывает глаза – их нет, там лишь пустые глазницы. Нет глазных яблок. Где они? (Мы давным-давно их выкинули. Пей, давай, аккуратно. Голос врет, потому что кто-то протягивает ему стакан с теми самыми глазами. Зачем бы ему это пить?)
Он внезапно вспоминает где эти глаза: он их варит! Они находятся в микроволновке, но вместе с тем и в его голове, и все одновременно, и это так больно, что он почти кричит, так больно, о… Oстановите микроволновку. Очень долгое время здесь не было никого, кто бы выключил ее, но теперь здесь всегда есть кто-то, чтобы прекратить… пожалуйста, прекратите! (Тот же кто-то спрашивает: Прекратить что? Шшш, просто скажи мне. Что прекратить?) Он пытается коснуться своих собственных выпирающих глаз, но его пальцы проваливаются в холодную и липкую пустоту, и ему очень страшно, а микроволновка звенит, поднимая температуру, кто-то должен остановить—
И кто-то делает это. Потом убирает судорожно сжимающиеся пальцы от глаз и кладет что-то ему на лицо. Его веки остывают, и на одно благословенное мгновение он видит сквозь них мягкий оранжевый свет.
Он понимает, что смотрит изнутри на изгиб собственных век. На них начинают появляться данные, совсем как текст на стене. Они снова случайны: формулы химических реакций, рецепты, сообщения, цифры, данные по росту и весу (чьему росту и весу?), кириллические буквы. Потом к этому постепенно добавляются изображения, карты, газетные вырезки, они накапливаются так быстро, что он не успевает прочитать и осознать все; но он должен, ничто не должно остаться неисследованным, все должно быть разобрано и разложено на простые составляющие, что есть основа кода Мироздания ; мама молилась по воскресеньям; и он как-то спросил, чье он создание – ее или божье – и мама говорила, он расстроил ее, и говорил все больше, больше – слишком, слишком много – больно! Кто-то хныкает и он так хочет, чтобы они прекратили… (Кто-то тоже просит их прекратить. Нет, он уговаривает их: Шшш. Тише, тише, все хорошо, тиш-ше, я рядом). Он пытается подавить всхлипы, но не может: кто-то остервенело скребет его горло наждачной бумагой, о, Боже…
Он давится, и кто-то приподнимает его голову и прикладывает ко лбу что-то влажное и холодное. Он пытается дышать, но падает, звуки и изображения накрывают его с головой, забивая потоком миллионов байтов информации его нервные окончания, и он весь полыхает ими. Он отчаянно размахивает руками, пытаясь уцепиться за что-нибудь хотя бы кончиками пальцев и остановить падение; и у него выходит – нет, нет, кто-то ловит его. В это мгновение равновесия он решается рискнуть и открыть глаза, чтобы увидеть, кто же это был, и, конечно же, конечно!
Он хочет спросить его: Что происходит, Пусть это прекратится, или Помоги мне, или Останься, не уходи . Их гораздо больше, этих слов, и они торопятся вырваться наружу. Он с удивленным благоговением слушает их шорох, наблюдает за изгибами их смысла, смотри на буквы, сделанные будто из карамели – коричнево-золотистые, полупрозрачные, как сахар при ста шестидесяти градусах. И все эти слова предназначены для него, он сделал их вкусными специально для него. Попробуй мои слова на вкус,- пытается он сказать, но не может; неспособен и рвется…
И потом он слышит, как один звук отделяется от какофонии других; мягкий ветерок ласкает его, и этот звук так похож на чье-то имя, кто-то произносит его успокаивающим тоном . Звук этот сразу же занимает предназначенное ему место. Под ним он замирает, только чуть приоткрывая глаза. Он узнает знакомые черты: этот нос, бледные губы - сейчас напряженно сжаты, но наблюдение за ними все равно успокаивает. Он касался их однажды, они ему знакомы – он известен ему. Он чувствует его запах, единственный, который не выбивает его из колеи; он чувствует собственные пальцы, цепляющиеся за руки, касающиеся его лица, и боится, что раскаленные кончики пальцев прожгут прохладную кожу, как уголь сигарет – бумагу. Но она остается невредима.
Он держится за эти ощущения. Его мозг пытается вычленить хоть что-то из потока информации, в нем чего-то не хватает: чего-то, что может сделать все это хоть немного более терпимым. Он пытается изо всех сил, но у него ничего не выходит и он снова начинает падать. Сильные руки удерживают его. Он цепляется за них, тянет ближе к себе и чувствует вес того, кому эти руки принадлежат. Как только его веки снова мучительно ползут вверх, ответ становится очевиден даже без помощи дедукции: кожа. Кожа на горле, так близко… Ясность дает ему мгновение осязать и он бормочет: «Мне нужно… Дай мне попробовать. Мне нужно попробовать, пожалуйста…» - голос снова звучит невнятно, он слышит, что другой голос что-то говорит, возможно спрашивает, это слышно по его тону, и если бы невидимые руки не рвали бы его горячечное тело на части, он возможно даже понял бы, был ли этот тон запрещающим, нежным или раздраженным. Его безумно колотит, он сосредоточен на коже на этом горле – точке ясности и надежды. Он пытается коснуться, снова молит о вкусе…
Он не может сказать, сколько он умоляет, но в конце концов он чувствует как его голову приподнимают и поддерживают, а горло пододвигается ближе, предлагая себя. Он дрожит и трется об него носом, потом впивается в кожу приоткрытым, горячим ртом, и вкус растворяет лихорадку ожидания. Он аккуратно втягивает кожу между зубов и лижет ее, пока уверенные пальцы удерживают его голову на месте. Диаграмма разрозненных точек меняется под движениями его языка, превращаясь в великолепные узоры понимания и встает перед ним подобно витражу. Ему больше не страшно: он нашел свою точку опоры и может быть свободен.
***
Когда он снова приходит в себя, он чувствует себя слабым и таким же хрупким, как тогда, когда заразил себя лептоспирозом. Он до сих пор не до конца уверен, что это не тот самый случай, его прошибает холодный пот… и тут он вспоминает, что болен! У него самый обычный жар. Вот как на самом деле обстоят дела. Теперь он вспоминает, кто сказал ему, что он болен. Джон сказал ему, Джон.
- Я рядом, - говорит Джон, одной рукой удерживая его за плечо, а второй рукой убирая мокрые пряди со лба. Шерлок смотрит на него и размышляет , не должен ли он вспомнить что-то еще.
*Смотри, малыш, еще одна игрушка, вот так…