Мерлин-Санта

[skared]

Для trissmerigold
От: sKarEd
Название: Ты мыслишь также, как и я.
Автор: аноним
Пейринг: Мерлин/Артур
Варнинг: Упомянута смерть персонажа.
Рейтинг: R
Кол-во слов: 2700
Саммари: Для маленьких созданий, таких как мы, величие воспринимается только через любовь.
Примечание переводчика: я приношу свои извинения заказчику, оно (местами) десфик, но совершенно прекрасно. Надеюсь, вам понравится.

Один

Мерлин покидает Альбион вскоре после Камлана. Все еще пытаясь уговорить себя остаться, он несколько лет путешествует по деревням, и просто смотрит, будто бы в них можно найти что-то ценное. Все, что он находит – это ощущение жгучей боли, везде, потому что здесь все еще слишком близко и он не может не ощущать присутствие Артура, которое уже понемногу выветривается из окружающего мира и это вносит в него диссонанс. Мерлин помнит обнаженного Артура, тело которого будто бы переливалось золотом на синеве воды летнего озера. Помнит его, лениво раскинувшегося на поляне, когда сочная, зеленая трава обрисовывает контуры его подтянутого торса. Силуэт принца на фоне ярко голубого неба, солнце, играющее бликами на его волосах, и губы, искривленные в мягкой улыбке – тогда, когда Артур опускал взгляд на распростертого под ним Мерлина. Мерлин чувствует, что Альбион будто тускнеет – реки текут медленнее, а деревья стонут под яростными порывами ветра – все это слишком тревожит Мерлина и мурашками крадется по его спине. Это действительно слишком – понимает он, по крайней мере, сейчас. Слишком тяжело смотреть , как земля Артура рвется на куски, и снова срастается воедино – медленно, мучительно медленно – годами и гражданскими войнами, и становится совершенно не такой, какой ее помнит Мерлин.
Он еще не готов к этому, к тому, что время сотрет существование Артура, и двинется дальше, так что, даже не приняв осознанного решения, Мерлин уходит. Останавливается в порту на южном побережье, там, где воздух пахнет солью при каждом вдохе, и волны лижут его ноги, когда он ступает на землю и плещутся в его мыслях, когда он пытается уснуть. Поспать так и не удается, но к утру Мерлин умудряется все же продать свою лошадь и купить место на корабле, идущем до континента, туда, где никто не знал о существовании Артура.
Он уже давно собирался сделать это, но это никак не значит, что его решения должны иметь хоть какой-то смысл, и неважно, что бы хотел сказать Артур.
В любом случае, он уплывает на континент, и это хорошо. Его ноги болят от долгой ходьбы, и бедра ноют от продолжительной верховой езды, когда ему это необходимо. Он думает, что отдыхает здесь, и думает, что это продлится довольно долго, и хоть при мысли об этом, грудь все еще болезненно сжимается, здесь ему все же не так тяжело, как на Альбионе. Здесь его окружает множество новых вещей, новый мир, земли и люди. Это хорошо, гораздо лучше, чем он полагал.
Через несколько (десятков) лет путешествий, он добирается до Италии. Все остальные страны были удивительно приятны и спокойны, и на их фоне Италия удивляет его. Мерлину нравятся ее холмы, с плавными склонами, буйно зеленеющие под полуденным солнцем и ее уютно теплые ночи. Ему нравятся вина, богатые и горчащие на языке: и все равно они слаще, чем любой камелотский эль, и масло, покрывающее его пальцы и губы, когда он макает в него кусочки хлеба.
Но влюбиться в Италию окончательно и бесповоротно Мерлина заставляет ее история. В Камелоте о римлянах они знали немного. Они с Артуром как-то набрели на остатки их лагеря, когда шли с далекой охоты: руины стен, заросшие мхом камни, разбросанные по поляне: разбитые, потерянные и абсолютно мертвые. Здесь же, то здесь, то там, он видит кусочки империи, той самой, которая предшествовала им с Артуром, и всему тому, что они когда-либо знали, но здесь все это продолжает жить. Оно изменилось, улицы были перемощены, и здания изменили свой стиль, но остатки римской империи, остаются не кусками, обретая новую жизнь и воплощаясь на своем же месте в том же городе, который продолжает меняться и растет, изобилуя жизнью. Это происходит совсем иначе, не так, как в будущем Альбиона, которого так боится Мерлин. Гладкий мрамор древних колонн является ощутимым доказательством того, что истории необязательно умирать и забываться. Это очаровывает его, манит и увлекает, дарит надежду, так что беспокойство о единстве Мерлина с Альбионом, и, что еще страшнее, Артуром, начинает потихоньку ослабевать.
Этого достаточно, понимает он, более чем. Настолько, что он с удивлением обнаруживает, пятьдесят лет спустя, что солнце встает каждое утро на одном и том же месте, из-за одних и тех же древних холмов, и на том месте, где он стоит, почти полностью вытоптана.
Мерлин думает, что ему стоит немного задержаться на этом месте.

Два
Суть притяжения в том, что в нем вовсе не должно быть сути. Потому что… Когда Мерлин размышляет об этом (Довольно часто, надо сказать. На перепутье между старым бытием и новой реальностью обычно больше нечем заняться) Ну на самом-то деле, не должно.
Он слышал и читал о теории, но эти данные никак не изменили его мнения. Их было просто недостаточно, ведь они просто объясняли то, что он знал и так. Это немножко походило на реакцию Артура, когда Мерлин, задыхаясь собственными внутренностями, связавшимися в узел от ужаса, все-таки решился рассказать принцу о своей магии. В ответ Артур только усмехнулся и пожал плечами. «И что?» читалось у него на лице и во всей его позе. «И что?»- как будто это и не новость вовсе, а просто констатация факта, который он знал и так, ощущал его давно, уже на уровне инстинкта. Ничего особенного, только потому, что оно было здесь всегда.
Мерлин понимает это где-то на дороге к Парижу.
В основном он передвигается пешком, потому что французские деревни неописуемо прекрасны, и Мерлин считает, что стоит запомнить их получше, чем позволяет скорость поездки верхом. Дорога пыльна и песок клубится вокруг его щиколоток с каждым шагом. Над его головой сияет безумной голубизной небо, такое яркое, что на него больно смотреть. Так что Мерлин утыкается взглядом в дорогу, наблюдая за песком и передвижением пыльных ботинок.
Он не может понять, отчего, но на одном из шагов он замирает с одной ногой в воздухе, и что-то меняется в его сознании – что-то большое и волнующее. Мерлин смотрит на свои ноги, в основном на левую, которая все еще касается земли, и внезапно все, о чем он в состоянии думать, так это об этой единственной точке связи с землей. Он осторожно ставит на землю и вторую ногу, но лучше от этого не становится, разве что только это нормально. Он внезапно понимает важность того, что в этом мире его удерживает нечто большее, чем прочно стоящие на земле ноги.
Мерлин вспоминает, как однажды Артур спросил его про полеты, интересовался еще, умеет ли Мерлин летать. Он рассмеялся и сказал: «Конечно», подпрыгнул и подумал о том, как здорово было переместить себя через всю комнату, совсем как то перо, недавно – сияя золотом глаз, и не чувствуя под собой ничего, кроме воздуха. Но это не сработало: он упал, споткнувшись при приземлении и Артур рассмеялся тогда. «Хорошо же» - сказал тогда Артур – «На кого бы я кричал, если бы ты улетел?». Но при этом он вцепился Мерлину в бедро, словно репей, так что магу пришлось улыбнуться.
Сейчас он размышляет об этом, о прикосновении Артура, и о том, как они оба были неизбежно привязаны к земле, невидимыми путами. Мерлин смотрит на небо, потом снова переводит взгляд на ноги. Осторожно поднимает одну, глупо беспокоясь, хотя он прекрасно знает, что к земле его привязывает нечто большее, чем единственная точка опоры. Он почесывает поднятую ногу, наблюдая за оседающей пылью, кружащейся в воздухе, перед тем, как осесть на дорогу и на отвороты его кожаных сапог. Мерлин смеется, потому что понимает, себя, и все остальное: они все в стабильной безопасности.
Мерлин смотрит в небеса – открытые, яркие и безграничные. Воздух дрожит от жары, колеблется в контрасте с уверенной твердостью земли под его ногами. Он снова смеется, и его пальцы покалывает от восторга, когда он подпрыгивает, просто для того, чтобы ощутить приземление – хоть он уже и знает, что так оно и произойдет.

Три

Вилла в Риме совсем маленькая. Мерлин пытается смешаться с окружением, особенно когда магия опять начинает привлекать к нему лишнее внимание; ему сейчас вовсе не нужно было что-то большое и показушное. Даже если ему и хотелось завести что-то подобное, он все равно всегда ратовал за практичность. Дом, в котором слишком много места для одного, отрицал всякую практичность, так что выбрана была совершенно обычная вилла.
Его дом находится на окраине города, достаточно далеко, так что мостовая успевает перейти в грунтовую дорогу, прежде чем Мерлин добирается до дома. У него за домом есть маленький огородик, и кривоватый курятничек для трех куриц. На стене висит решетка, заплетенная виноградными лозами, внизу стоит узорчатая мраморная скамейка, на которую Мерлин иногда присаживается почитать.
Мерлин любит свой садик и огород. Здесь совсем другая почва, совсем не та, что была в Эалдоре. Здесь она тоща и камениста, не очень-то хороша для выращивания чего бы то ни было, но Мерлин как-то умудряется растить здесь парочку оливковых деревьев, и еще немного растений, чтобы было, что собирать каждый год.
Он в основном проводит время на улице. Итальянское солнце покрыло шею, лицо и руки Мерлина густым загаром – Альбион никогда бы не дал ему подобного, и Мерлин смеется про себя, вспоминая как легко раньше обгорал после всего лишь дня езды верхом. Ветер, легкий, но постоянный, оставляет его волосы в вечном беспорядке, и Мерлину приходится всегда носить с собой баночку жира, для растрескавшихся губ. Он изменился, накачал ноги постоянной ходьбой, и плечи – работой по саду. Когда он смотрит на свое отражение, то не видит в нем незнакомца, а скорее, о возможности. Он думает, что этот человек, мускулистый, с обветренной кожей фермера – тот, кем бы он мог стать, не попади тогда в Камелот.
Это не абсолютный незнакомец, он видит в нем свои черты. Он находит еще одну часть своей сущности, и рад тому, что все-таки нашел ее.
В ясные ночи, Мерлин выходит во двор и ложится на свою скамейку. Мрамор холодит его спину, более не согретый солнцем, и кривые ножки скамейки гладки и тверды под его ладонью, когда он опускает руку, чтобы их потрогать. Он может лежать так часами, просто глядя на звезды, находя все звезды и созвездия, названия которых он узнал недавно. Они с Артуром знали немного, или просто придумывали свои названия, но сейчас Мерлин знает гораздо больше.
Иногда, ночью, Мерлин потакает своим желаниям и колдует. Создает телескоп из ветки оливы и чистой магии – его глаза сияют золотом, когда он превращает древесину в холодную бронзу, а искривленный кончик ветки – в гладкий стеклянный диск. Мерлин проводит еще больше времени, разглядывая планеты: Юпитер с четырьмя светлыми пятнышками вокруг, Венера и Марс всего лишь более яркие пятна на фоне остальных звезд на черном бархате неба.
Такими ночами Мерлин думает о прочитанных книгах, тех, в которых написаны теории, почти настолько же жестокие и опасные, как его магия. Он еще не до конца сформировал свое отношение к этому: Земля – была не центром, а всего лишь одной из движущихся точек мироздания. Но потом он думает о Церкви, которая заставляет его скрывать его силу, о планетах, названных именами старых богов, и о себе, живом доказательстве наличия более чем одной великой силы, более чем одного способа смотреть на вещи. Он смотрит на пятнышки света, рассыпанные по небу, их больше, чем он, или кто-то еще смог бы сосчитать, и он думает о возможности наличия на них других миров, в которых множество неизученных мест для исследования. Если бы только они могли бы смотреть чуть шире.
Он крепко сжимает телескоп, и опуская его, он видит свое отражение, искаженное в круглых медных боках. Он думает об искажениях и новых возможностях, и на минутку закрывает глаза, и представляет, что чувствует, как мир сдвигается под его ногами, выравниваясь согласно новому пониманию, и продолжает свое постоянное, только что обнаруженное движение. Он улыбается этой мысли, понимая, что ему больше нравится.

Четыре

Время, как понимает Мерлин, меняет все. Моду, литературу, знание – Мерлин смотрит как они растут и развиваются. Он видел рост цивилизаций, видел их падения, бесчисленные гражданские войны, и правящие семьи – все они производили большое влияние и впечатление, жаль, что только на очень короткое время.
Прошло множество лет с тех пор, когда он вернулся в Альбион – теперь Англию, кажется – больше, чем когда-то прошло в Риме. Он снова потерял свой загар, побледнел, теперь, когда дождь стал более частым явлением, чем солнце. Мерлину все равно. Это хорошо, думает он, иметь возможность смотреть на небо, не щурясь от слепящей яркости. Видеть, как оно распространяется от края до края, кажется, еще немного, и со временем оно поглотит все – горизонт, его и прочную землю под ногами. И от этого еще приятней вернуться в место, которое столь долго было его домом.
Ему кажется это странным, думать об этом так, потому что он провел гораздо больше времени за пределами Англии, чем в ней. Неважно, решает он, и думает, что его воспоминания об этой земле даже время неспособно изменить.
Немного странно, снова быть здесь, в этом месте, которое он покинул, потому что не мог дышать, от того, что помнил, каково оно было. Мерлин все еще иногда чувствует эту боль, когда лежит в кровати, разглядывая потолок, так, как когда-то разглядывал небо. Когда он позволяет себе думать об этом, у него сжимается грудь, а по руке бегут мурашки, по той самой, которую так часто сжимал Артур.
Удивительно, но ему редко удается думать об этом, потому что теперь у него слишком много вещей, о которых следует размышлять. Солнечные системы и клетки, древние создания и постепенный путь развития из единой точки. Мерлин так часто наблюдал, как человечество разбивает свое мнение о мире и об их положении в этой картине мира. И каждый раз они снова собирали картину мира из осколков, и двигались дальше, поумнев и уже разыскивая новую задачку для решения. Это потрясающе, думает он, и бывает иногда ошарашен тем, как его собственные познания изменились и подстроились под современность, так, как он даже и мечтать не мог, и все только потому, что у него была возможность учиться, и это гораздо лучше всего того, что он представить раньше.
Странно, думает он. Когда он видел гибель Артура на Камлане, неизбежную и уничтожающую, Мерлин и правда думал, что все следующие года до возвращения Артура, будут мучительно, болезненно одиноки.
Во многих смыслах, так оно и было.
Во многих смыслах – галактики и атомы, планеты и люди, держащиеся за них, понимающие, что в жизни нет смысла, и все равно продолжающие путь, - оно было совершенно иначе.

Один (Возвращение)

Если говорить совсем уж честно, он не настолько уж удивлен своей реакции на то, что ожидая возвращения Артура, он жаждет получить еще немного времени.
Он позволяет себе влюбиться в науку, наблюдая за прогрессом со своей особой точки зрения – ведь у него за плечами века, и возможно, впереди еще целая вечность. И снова, если говорить совсем уж честно, он так рад тем знаниям, которые они ему принесут, что он дрожит от напряженного ожидания, которое поселяется в его груди рядом с глухим страданием от отсутствия Артура рядом.
Но дело в том, что отсутствие Артура означает наличие времени, чтобы следить за тем, как человечество растет и развивается. Мерлин следит за тем, как мир рвет себя на части войнами, жестокостью и новыми открытиями и возрождается снова, еще более великий, чем прежде. И он по прежнему скучает по Артуру, скучает так, что больно об этом думать. Но в то же время, в его голове теснятся идеи, которые он хочет воплотить, вещи, которые он хочет сделать, выучить – и ему нужно еще больше времени.
Это невозможно безумная идея, но он жаждет взять Артура с собой к далеким лунам, например к Ио. Он хочет посмотреть, каково будет любить Артура на ней, с пеплом в светлых прядях, янтарем пота на коже и глазами, сияющими словно звезды, там, далеко, за слоями атмосферы и вулканической пыли. Он хочет выцеловать созвездия на коже Артура – Плеяды на лопатке, Орион на копчике, и все прочие звездные герои, отмеченные синяками и укусами. Он хочет делать это вдумчиво, и по окончанию, водить пальцами по звездной карте на коже Артура, представляя миры вокруг, открытые для исследования, вместе с Артуром, если только они дадут человечеству достаточно времени, чтобы добраться до них.
Мерлин жаждет этого – все это, и немного больше, и он думает, что у него вполне может получится. Люди продвинулись дальше, чем кто-либо из них мог себе представить – идеи Гаюса о науке теперь настолько уж древни, что над ними только смеяться, и Мерлин уверен, что если будет довольно времени, они доберутся до всех тех мест, где он хочет побывать. Он знает это, на уровне инстинктов, как, впрочем, и всегда, и тоска по Артуру уже и не так сильна.
Он размышляет о желании взять Артура с собой, к далеким звездам, чтобы получить новые цели и возможности. И ему не так печально надеяться на еще немного времени, потому что он знает, что Артур, где бы он ни был, и когда бы он не вернулся, он поймет.
Наверное, все потому, что Мерлин знает, что природное любопытство Артура превосходит даже его собственное, и Артур будет очарован всеми этими возможностями: увидеть новые миры, узнать, как изменился мир.
Однако, более важно, это все потому, что Мерлин знает, что когда Артур вернется, и они будут лежать рядом, так близко, что невозможно представить их раздельно, Артур спросит, чем же он был занят все эти годы. И Мерлин сможет посмотреть на него и сказать: «Тобой».